За губами смешливыми блажь разевает брешь:
и руками не тронь, и с ладоней её не ешь.
Она носит стальную брошь и прохладный беж,
а глаза порождают дрожь, а глаза призывают: режь.
Веки - холод, язык - предрассветный стон.
Болен молод, болен и искушен -
всяк её почитатель одинаково ей смешон,
но как глянет из-под - и будто бы воскрешен.
За глухими воротами дом сберегает дам:
тонкой кости надлом, безутешность амурных драм -
она носит под сердцем ком, она входит в безлюдный Храм,
и отчаянье платьем в пол истекает к худым ногам:
одиночество - плоскость, матовое стекло,
и всё, что подкожно в неё влекло
вдруг сделалось блекло и далеко -
так меркнет золото. Тускнет чернёное серебро.
За губами смешались обида и беднота:
боль - оскомина, маятник, немота
всё катается в ней от макушки до живота,
но как только болезнь уйдёт - в ней поселится пустота
и вот это страшно.